ДРЕВО ЖИЗНИ - Страница 246

246

– Ну так что же вы мне скажете? – повторил он свой вопрос.

– Что сказать? – отозвался старший с погонами лейтенанта. – Получили приказ обнаружить и обезвредить особо опасных преступников.

– Особо опасных? Нет, брат мой, я не особо опасный, а особо несчастный. А вот его, – он указал на Эла, – можно, пожалуй, назвать и особо несчастным и особо полезным. Две вины у него. Первая – это то, что он, вместо того, чтобы отдыхать после работы, продолжал трудиться, чтобы всем на Земле стало легче жить. Вторая вина, очень существенная, заключается в идиосинкразии к плохим стихам. За первую вину он схлопотал шесть, а за вторую еще пять лет. Ну, да вам не понять, у нас вместо мозгов устав караульной службы. Есть среди нас еще один. Тот, что правда то правда, насильник и грабитель. Ну, да мы себе друзей не выбирали. Это нас наши органы власти сдружили. Что же мне с вами делать? – он отошел на пять шагов и поднял автомат.

– Не убивай! – закричал младший.

– Отпустить?

– Отпусти! Мы…

– Под честное слово офицера? – насмешливо спросил Дон. – Расписку дашь?

– Дам, дадим!

– Ну, хорошо, поверю. Я тебе, – он обратился к старшему, – сейчас развяжу руки, и ты мне напишешь под диктовку расписку, после чего пойдешь себе восвояси.

– А я? – в страхе закричал младший.

– И ты хочешь? Ну, ладно, пользуйтесь моей добротой.

Дон развязал лейтенанта и протянул ему планшет.

– Пиши, – он заглянул в документ, – я такой-то, передаю Дону по кличке Меченый в целости и сохранности… написал? Пиши дальше – вверенное мне воинское имущество… пиши, пиши… в обмен на свою жизнь, нет… жизнь не пиши… пиши – в обмен на его доброе ко мне расположение… и два самородка весом… пиши, пиши… весом по пятьсот грамм каждый… видишь, я твою голову ценю на вес золота. Так, написал? Поставь дату, распишись. А теперь вымажь, пожалуйста, пальчик чернилом и приложи сбоку вместо печати… да не здесь! На подпись! Что, делопроизводство не знаешь? Печать всегда ставится на подпись. Теперь, понимаешь, друг мой, – проговорил Дон, отбирая у него расписку, – не в твоих интересах будет, если нас поймают. Продажа воинского имущества и оружия карается по статье УК… как там дальше? Ну да ладно, прочтешь по возвращении домой. Теперь ты, малец…

Когда была написана третья расписка (вес самородков у подчиненных был Доном соответственно уменьшен). Дон сожалеюще развел руками:

– С формой, друзья мои, вам придется расстаться. Скажете, что сгорела при пожаре вместе с документами.

– Но как мы голяком доберемся до дома? – возразил лейтенант.

– Тут мы вам окажем шефскую помощь. Дадим три оленьих шкуры. Укроетесь ими как плащами. Потом перед жильем сбросите.

– Ну, а чем объяснить, что одежда сгорела, а ожогов на теле нет?

– Здесь вы должны проявить сообразительность. Спички мы вам дадим. Медицина утверждает, что небольшие ожоги оказывают стимулирующее действие на защитные силы организма… Я знавал одну бабку, которая вот так лечила ревматизм… Нет, кальсоны снимать не надо… кстати, потом их прожжете немного в разных местах, для убедительности…

– Вот вам по десять сухарей, – протянул Дон пленникам целлофановый мешок. – Это даже больше, чем имели мы, если учесть, что до реки по прямой всего лишь три дня пути. Возьмите и этот коробок спичек. Жаль отдавать, но в лесу без спичек туго. Идти вам будет легко, не надо убегать от собак, прятаться от людей, так что вам это покажется легкой прогулкой. Своему начальству скажете, что потерпели аварию, вертолет взорвался при посадке. Это почти правда. Нас вы, конечно, не видели. А чтобы совесть вас не тревожила, скажу, и вы мне поверьте, бандитствовать мы не собираемся, но если что, то жизнь свою продадим очень дорого. Запомните! А теперь можете идти!

Покинув поляну, беглецы шли целый день, отклоняясь к юго-востоку. Так решил Дон. К вечеру они сидели у костра.

– Как я любил в детстве эту штуку, – вспоминал Дон, открывая консервную банку со сгущеным молоком, взятую в вертолете. – Дед, помню, всегда мне приносил. Я гвоздиком прокалывал две дырочки и высасывал молоко через них.

– Зачем две? – удивился Коротышка.

– Чтобы воздух проходил, дура! Физики не знаешь. Сколько классов кончил?

– Не помню, давно было. Хотя, один закон заучил когда-то: сила действия равна силе бездействия.

– Противодействия, Коротышка! Противодействия! – поправил Дон. – Впрочем, ты, может быть, и прав. В ином случае бездействие и есть самая лучшая форма противодействия.

– Послушай, Дон, а если бы они не дали расписок, ты бы убил их? – спросил Эл.

Дон вместо ответа вытащил из кармана расписки и бросил их в костер. Бумага вспыхнула ярким пламенем и мгновенно сморщилась, пепел сожженных расписок поднялся над костром и заплясал в пламени.

– Зачем мне их жизнь, – он долго молчал, потом задумчиво сказал, как бы обращаясь к самому себе. – Ведь еще пацаны… у каждого мать… ждет…

– А твоя мать жива? – неосторожно спросил Эл и тут же пожалел, так как Дон вздрогнул, как от удара.

– Не знаю! С той поры, как она меня выгнала, я ее не видел… Не любила она меня почему-то… Вот отец… тот любил… и дед… дед больше всего… Бывало, когда мне еще четыре годика было, сажал меня с собой в машину на переднее сидение… он еще из поролона сделал мне такую подушечку, чтобы удобнее было сидеть, и мы ехали кататься. Он со мной разговаривал, как со взрослым… Ты знаешь, я ведь в четыре года уже умел читать. Давай-ка лучше спать…

Дон завернулся в лосиную шкуру и замолчал. Костер догорал. Эл подбросил в него сучьев и последовал примеру своего спутника.

246